Некромант молча слушал своего давнего противника, ожидая, пока тот закончит свою речь, и выражение его лица было точно таким же непроницаемым, как у Киарана. Кристоф считал эмоции бичом любой разумной личности и карой небесной, а уж о том, чтобы принимать решения на эмоциях, да еще такие тяжелые решения, как участь обеих семей, не могло быть и речи. Он задавил в себе злобу, которая теперь сидела побитой собакой где-то на задворках души и лишь глухо ворчала, когда лудэр упоминал особо болезненные для них обоих моменты.
Предложение его и впрямь заинтересовало, но вместе с интересом оживилась и незасыпающая паранойя. Кадаверциан не видел никаких оснований для того, чтобы доверять Киарану: неизвестно, какие темные мысли таились в душе лудэра и его собратьев. Он прекрасно понимал, что его решение - это его решение, вряд ли все остальные с ним согласны, с обоих сторон. Взять того же Винченцо, которого кадаверциан помнил не хуже, чем самого Киарана, и тех же вояк Грэга и Анри, которые никак не могли угомониться, несмотря на немалый возраст. Кристоф не мог ручаться за эту парочку, да и Адриан не был похож на миротворца. Другое дело - тихая, спокойная Дона и милая Ада, на которых была хоть какая-то надежда...
"И что же мне делать? Поверить ему на слово? - размышлял некромант, глядя куда-то мимо собеседника, потому что целиком ушел в себя. - Слово лудэр - не слово нахтцеррет, солгут - им будет гораздо хуже. Как мне объясняться потом с семьей? Много вопросов, ни одного ответа... Пойти на мировую - предать память близких, предать мэтра. Отослать куда подальше - будет новая война, и нет гарантии, что он не принес второй мешочек с Могильной Гнилью на случай моего жесткого отказа. Принуждение к миру, как оно есть. Нечего обижаться, Кристоф, твои же методы"...
Лудэр замолчал, ожидая реакции кадаверциана, и тот долго ждать себя не заставил. Про себя он давно уже все решил, ведь выход из ситуации был только один. Больно, но в противном случае может быть гораздо больнее.
- Ты прав, Киаран, нейтралитет был бы наилучшим исходом событий, - мрачно ответил Кристоф, глядя в глаза лудэру. - Мне, как и тебе, слишком тяжело дался этот выбор, но иного пути у нас нет. Я не хочу бессмысленной бойни за тени прошлого, тем более, как ты сказал, причины для войны у нас больше нет. – Ему было очень больно признавать факт гибели Вольфгера вслух, но все кадаверциан давно поняли, что мэтра больше нет, просто говорить об этом в открытую никто не хотел. - Наши счета оплачены и закрыты, я не хочу возвращаться к этому. Месть порождает месть, пока обе семьи не утонут в собственной крови. За себя я отвечаю - слово некроманта, но не могу ничего сказать за своих собратьев. Конечно, я постараюсь их убедить, но не могу ничего гарантировать... - кадаверциан тяжело вздохнул, предвкушая грядущие разборки в клане.
Он взял со стола мешочек, убрав его в карман, и продолжил:
- Спасибо, я исследую твой подарок на досуге. И знаешь, раз уж пошла речь о Могильной Гнили, хочу тебе кое-что рассказать. Кто-то явно хочет поссорить наши семьи, и это тогда, когда равновесие между миром и войной такое же хрупкое, как в Праге. Фэри тут привезли моего друга, Дарэла Даханавара, и его голова оказалась набита этой отравой. В Столице все знают, что за помощью надо бежать в первую очередь к благородным кадаверциан, - Кристофа передернуло от отвращения к самому себе. Уже второй раз благие намерения вели кадаверциана в ад, и с этим нужно было что-то делать. Хватит изображать из себя спасителя для всех, кто этого пожелает, а завтра это «спасение» либо забудется, либо обернется фатальными последствиями, как в случае с Флорой, - и кто-то подло воспользовался этим. Несколько раньше кто-то подкинул под дверь коробку с той же дрянью. А еще раньше Босхет засек твою проекцию. Ничего не хочешь объяснить, Киар? – в звучном голосе некроманта послышались откровенно прокурорские нотки.
Оглядев лудэра еще раз, Кристоф подметил еще кое-что: с тем не было Кары, его неизменной мышки-фамильяра, которая моментами вела себя ну очень странно. Это почему-то смутило некроманта, и он не замедлил озвучить свои мысли:
- И где твоя мышь, что передала мне письмо? Боишься, что она может тебя как-то выдать?